Как башкиры Берёзовскому руднику помогли

– Когда пути-дорожки свели вас с Фаритом Набиуллиным, где вы познакомились?

– Я в 1983 году ушел с Башкирского медно-серного комбината работать в золотодобывающую артель «Печора». Четыре сезона там отработали, потом нас разогнали, артель поделили, и теперь понятно, что это был штрих в задаче развалить СССР. И как тут не помянуть недобрым словом Гдляна и Иванова… А дальше я по артелям мотался – в нормальном понятии этого слова – работал на золотодобыче. С Фаритом Минниахметовичем пересеклись в Краснотурьинске примерно в 1999 году. Мы строили предприятие на Воронцовке «Золото Северного Урала», там с ним и познакомились. Он старатель, я старатель, как говорится, было о чем поговорить. Потом я вернулся в Башкирию, в город Учалы, у меня было предприятие «Башкирская золотодобывающая компания»…

– И сейчас есть?

– Нет, так получилось, что недавно продал свои акции Уральской горной металлургической компании» (УГМК)… Сейчас мы строим новое предприятие в рамках ООО «Карано-Александровское» (так называется одно из месторождений золота в Учалинском районе Башкортостана). Будем добывать рудное золото, использовать технологию выщелачивания.

– Вы в этой технологии большой специалист. Наверное, именно поэтому в 2009 году к вам обратился Фарит Набиуллин, чтобы вы помогли наладить подобное производство у нас на руднике?

– Да, он привез нам пробу – флотоконцентрат с обогатительной фабрики Берёзовского рудника, попросил проверить ее на предмет извлечения металла с помощью выщелачивания. Мы сразу поставили в работу. Когда он уже подъезжал к Екатеринбургу, был готов результат. Руда с Берёзовского месторождения очень хорошо выщелачивается. Да, содержание там скромное, конечно, но в рамках этой технологии извлекается максимум металла. До этого Берёзовский рудник сдавал флотоконцентрат на «Уралэлектромедь», а они «забирали» сначала 20 процентов, потом 25, 30 процентов от результата.

– Когда выяснили, что металл хорошо извлекается с помощью этой технологии, решили строить на нашем руднике новое производство?

– Да, я сделал Фариту Минниахметовичу это предложение, и он согласился. Он оперативно закупил американское оборудование «Меррилл-Кроу» (процесс Меррилла-Кроу представляет собой метод разделения для удаления золота из раствора, получаемого при выщелачивании золотых руд. Основной процесс был открыт и запатентован Чарльзом Вашингтоном Мерриллом около 1900 года, а позже усовершенствован Томасом Беннеттом Кроу, работавшим в компании Merrill – прим. ред.). Частично мы помогли каким-то оборудованием, обучили технологов. Мои ребята в кратчайшие сроки смонтировали эту установку в Берёзовском. Она заработала.

– Уже по прошествии нескольких лет все поняли, что эта технология спасла предприятие от банкротства.

– Да, во-первых, ушли от зависимости платить 30% за аффинаж, во-вторых, цены на золото тогда были скромные – в районе 800 долларов за унцию.

– Сейчас, в условиях жестких санкций, есть проблема в обслуживании американских установок «Меррилл-Кроу»? Где брать запчасти?

– Это простая установка, не требует высокотехнологичных материалов, частых замен каких-то узлов. Фильтр-пресс посложнее, покупаем в Китае. Но и в нем ничего выдающегося нет, тоже мне, бином Ньютона нашли. Наши ребята все могут сделать, кулибины как были у нас, так и остались. Невыгодно только… Такими налогами задушили. В том же Китае и налоги меньше, и электроэнергия дешевле.

– Как вы тогда выживаете вообще? Как удается производство сделать рентабельным?

– Хорошо, что на золото сегодня цены высокие и, как бы это странно ни звучало, сквозь слезы, но признаемся – доллар растет.

– Получается, процесс флотации уже устарел, раз при технологии выщелачивания металл извлекается лучше?

– В советское время все было в едином узле, в едином порыве. Флотация, может, и хороша для медной промышленности, но для извлечения золота не совсем. Но советское министерство сказало флотировать – вот мы и флотировали. С развалом Союза все встало на рыночные взаимоотношения, переработка флотоконцентрата стала значительно дороже. Ну, 25-30% – это же грабеж. Сейчас, кстати, берут всего 1-2%, и это, считаю, вполне адекватно.

– Почему технология выщелачивания считается передовой? Других технологий еще не придумали, чтобы извлекать максимум металла из руды?

– Технология точно не новая. Немцы привезли ее в Россию задолго до 1917 года. По-моему, первыми в СССР начали использовать технологию в Узбекистане – в Навои, гидро-металлургический завод по добыче урана, а попутно – золото, у них было подземное выщелачивание. В России – наша Башкирская золотодобывающая компания была пионером, еще в 1994 году.

– А население волновалось тогда? Ну, привезли какую-то новую непонятную технологию, как жить дальше?

– Поначалу местное население, конечно, волновалось. Но строгая технологическая дисциплина, соблюдение регламентов позволяют работать вблизи населенных пунктов. Берёзовскому и здесь повезло – производство находится в промзоне, а нам пришлось «попыхтеть», чтобы объяснить людям безопасность нового, невиданного доселе для них производства. Там, где деревни, всегда есть некоторое недопонимание. Чего скрывать, народ ведь понимает, что был Советский Союз, были школы, бесплатные больницы, отличная инфраструктура. А сегодня – есть олигархи и… плохо в школах и больницах. Из этого и протесты. Экология, на мой взгляд, дело второстепенное. В корне – социальная несправедливость. Недропользователь – всегда враг номер один, потому что сложно наехать на главу региона или муниципалитета, а мы вот здесь, в деревне работаем... Важно отметить, что процесс выщелачивания можно назвать одним из самых экологичных. Он не подразумевает дисбаланса по растворам, по воде. То есть любая флотационная технология работает на избыточной воде, и ее нужно куда-то сливать. А течет обычно туда, где ниже – в ручьи и реки. В технологии выщелачивания такой проблемы нет. Наоборот, даже воды не хватает за счет испарения. Замкнутый водооборот и никаких сливов.

– Расскажите про себя. Вы ведь почетный гражданин Учалинского района, строите какие-то клубы в деревнях, мечети… Зачем вам это все?

– Люди должны что-то ощущать от того, что я рядом работаю и доставляю некоторые неудобства. Взрываем на карьере два раза в неделю, они слышат это, переживают… Ну как не помогать, не строить – это ведь моя родина. Обидно, что налог, который мы платим за добычу полезных ископаемых, в районе почти не остается. За прошлый год мы заплатили больше 150 миллионов рублей, хотя год по добыче был не самый удачный, обычно плюс-минус 200 миллионов налога платим. Часть этих денег ушли в Уфу, часть – в Москву. Этот налог не остается на территории Учалинского района, где я веду добычу. Москва ладно, она там думает о будущем, но Уфа… Я, когда был депутатом, неоднократно ставил вопрос – верните хотя бы какую-то часть обратно в Учалинский район, пусть даже в виде новых дорог, детских площадок и прочее. Люди бы понимали, что не зря тут Ирик Сибагатович тревожит их. Но, увы, «там» не понимают. Вот и приходится здесь на местах самим договариваться с людьми, тратить деньги на развитие поселков.

– Вы входите в горный совет в Приволжском федеральном округе. Это реальная структура, работающая? Удается лоббировать интересы горнодобывающей промышленности?

– Не слышал про этот совет. Наша организация входит в Союз золотопромышленников Урала, который базируется в Берёзовском, его возглавляет Александр Александрович Ястребков. Свердловская область – она исконно горная, у Ястребкова получается работать с местными властями. Минприроды, например, «рассыпникам» здорово помогают. К сожалению, в республике Башкортостан не так.

– В последние годы Башкирия все чаще звучит в сводках новостей, связанных с экологическими скандалами. Куштау, протесты против золотодобытчиков в Темясово и Ишмурзино и так далее. Почему, когда уже всем известно про технологии, протесты до сих пор происходят?

– Проблема в том, что начали выдавать оценочно-поисковые лицензии на пять лет. Не на конкретные месторождения, а на участки с огромной площадью – до ста квадратных километров. Например, выделили деревню, кладбище, а все остальное подлежит разведке. Туда и пастбища попадают, и сенокосы, и черноземные земли, и водные источники, и горы, священные для башкир. А как сейчас разведку проводят? Бурить как положено скважины – дорого, поэтому просто копают экскаватором. Отсюда и протесты местных жителей. Раньше у нас был трест «Уралзолото». Осваивали месторождения, рекультивировали территории, строили инфраструктуру в деревнях. Сейчас такого нет.

– А одним из условий лицензии разве не предполагается рекультивация?

– Конечно.

– А почему тогда некоторые недропользователи уходят, оставляя после себя «выжженные земли»?

– Отработали и ушли на следующее месторождение, как правило, до рекультивации дело не доходит. Это долго и дорого.

– Когда было легче работать? В советское время, в переходные девяностые или сейчас?

– В советское время была стабильность, но инициатива была задавлена. Сказали, что стране нужно золото, – разведываем, добываем. В девяностые Гайдар, конечно, серьезно нас поджимал. Два года держал золотодобытчиков в валютном коридоре – это когда цены абсолютно на все росли, а на золото – нет. Многие крупные предприятия в этот период разорились. Сейчас цена на золото хорошая, около двух тысяч долларов за унцию, многим удалось выправить экономическую ситуацию на предприятиях, обновить технику, серьезно повысить зарплаты.

– Усталость от работы не наступила, отдохнуть не хочется? Заняться, наконец, огородом, внуками, разведением карпов, путешествовать…

– Есть немного… Команда у нас профессиональная. Сегодня очень сложно работать. Но мы всегда живем как на пороховой бочке. Пока Москва не будет делиться с людьми – оно так и будет. Я всегда на сходах жителей говорю, что без промышленности сельские территории, да и города будут затухать. Добросовестных и социально ответственных недропользователей необходимо поддерживать.

Как и положено, хлебосольные башкиры делегацию из Берёзовского рудника так просто не отпустили. Вручили мед, кумыс, книгу про уральские минералы, пригласили в красивый Учалинский район на недельку и на прощание сказали: «Хәйерле юл! Счастливого пути!».

На Урале три «дыры»: Шаля, Гари, Таборы… нет, у башкир свои – Гай, Сибай и Учалы, и это совсем не обидно. В этих трех южноуральских городах разрабатываются гигантские колчеданные месторождения, и самые большие карьеры («дыры») находятся в этих городах. В Учалах глубина карьера – почти 400 метров, правда, сегодня добыча в карьере практически приостановлена, руду добывают шахтным способом.

Учалинский район расположен в восточной части Республики Башкортостан. На северо-востоке и северо-западе граничит с Челябинской областью, на юге – с Абзелиловским районом, на западе – с Белорецким. Территория района вытянулась полосой по восточному склону хребта Уралтау. Находится в пределах двух частей света: Европы и Азии. Площадь Учалинского района значительно больше площади некоторых зарубежных государств: Сянгана (Гонконг), Андорры, Гренады, Гваделупы, Лихтенштейна, Сан-Марино, Ватикана и др.

Город Учалы назван по имени близлежащих озер Большие Учалы и Малые Учалы. Башкирское «учалы» переводится как «отомстил» (башк. үс алды). По легенде, в этом месте в конце XIV века Тамерлан, воюя с золотоордынским ханом Тохтамышем, вырезал кочевья южно-уральских башкир, поддержавших Тохтамыша. Территория тогда находилась в составе Сибирского ханства.

Башкирские геологи полагают, что название Учалы произошло от слова «юшалы», а «юша» – обобщенное башкирское название цветной гаммы горных песчано-глинистых отложений. Эти разноцветные глинисто-охристые породы в старину использовались для выработки красок. Но вполне возможно, что «юшалы» — видоизмененное звучание «юша» (яшма, яшмовая). Это вполне исторически обоснованно, так как через Учалинский район проходит яшмовый пояс Урала.

На площади перед филармонией Ирик Гизатуллин установил 12 самых красивых яшм района: полосчато-пятнистая зеленовато-коричневая бурибаевская, файзуллинская яшма с яркими контрастными черно-красными полосами, брекчиевидная и тоже контрастная ташбулатовская, плохо отполированная сулейменовская, в которой сложно разглядеть рисунок, темно-вишневая с темно-зелеными прослоями сафаровская красавица. И, конечно, самая знаменитая пестрая орская яшма из Оренбургской области.

Башкирские яшмы широко известны своей художественностью. Изделия из нее украшают многие мировые и российские музеи. Среди них – Лувр, Эрмитаж, Московский Кремль, залы Петродворца, Екатерининского дворца, Британской национальной галереи.

Сам город небольшой, население чуть больше 30 тысяч жителей, а вот по району стоит проехаться и посмотреть.