МАШИНА, НЕСУЩАЯСЯ ПО ВОДЕ

Это сейчас письма в редакцию приходят редко и в основном по интернету. А тогда – только в конвертах. И были они каждый день. Бывали письма-благодарности хорошему врачу или учителю, но чаще всего люди жаловались на плохое освещение улиц, холодные батареи в квартирах, на заваленные опавшими листьями или горами снега дороги. Изо дня в день, из года в год все о том же. Работники редакции постоянно писали об этом, посылали запросы в соответствующие организации, настаивали на изменении ситуации. И если действительно что-то улучшалось, с удовольствием сообщали под рубрикой «Меры приняты». Всеми этими бессмертными жилищными проблемами уже много лет занималась литературный сотрудник отдела писем Елизавета Петровна Клюшникова.

Об этой женщине надо сказать отдельно. Ее знал практически весь город. Это она первая прочитывала письма, отвечала на большинство из них. Все ее шестеро детей уже выросли, получили специальности, завели собственные семьи. Муж умер, и Елизавета Петровна жила в своей квартире одна или временами с кем-то из внучек. И главным ее делом и увлечением была редакционная работа.

В «Берёзовский рабочий» Елизавета Петровна пришла «с улицы». Несколько лет числилась рабкором – рабочим корреспондентом, которых в то время все редакции находили и бережно растили. А тут и растить ничего не надо было: яркая речь, склонность к шутке и юмор. Вот и приняли ее в штат. И не пожалели. Крупная, грузная, в поношенной кофте и длинной выцветшей юбке, с серовато-седыми короткими волосами она, тяжело переваливаясь на больных ногах, нередко сама шла к адресатам писем-жалоб, убеждалась в их достоверности. И потом обо всем этом писала удивительно сочными, понятными даже малограмотному читателю словами.

В первое время я с восхищением говорила коллегам: «Ну и талантливая речь у Елизаветы Петровны!». А они только улыбались. А через пару недель, читая ее заметки, я почувствовала что-то очень знакомое. Глянула предыдущие номера газеты, там эти же события, только случившиеся с другими людьми, были описаны практически теми же словами. Поговорила со своим сотрудником, но за многие годы по-другому освещать эти давно избитые темы она уже не могла. А я смогла бы? Не знаю.

В редакцию нередко заглядывали посетители, и большинство из них шли к Клюшниковой. Ее спокойное, приветливое лицо вызывало доверие, ей рассказывали такое, во что нас, молодых журналистов, вряд ли бы посвятили.

На редакционных посиделках мы собирались вокруг Елизаветы Петровны и слушали ее удивительные рассказы о матери-подпольщице в царское время. о детстве, похожие на сказку. И каждый раз они были разными, что вызывало у нас живейший интерес. И еще она знала уйму пословиц, присказок, побасенок.

Елизавета Петровна Клюшникова стала для меня первой березовчанкой, которую, оказалось, невозможно забыть. А вообще этот город, старинный, основательный, с населением, живущим в нем уже много поколений подряд, с его устоями, традициями, все больше привязывал меня к себе. Здесь порой попадались люди, которых принято называть чудаками, но которые вызывают или добрую зависть, или восхищение. Одним из них был дед Вольхин...

Вся его улица, да что улица, практически половина города гордилась его домом, украшенным различными деревянными фигурками, резными наличниками. Диво, да и только! А когда я оказалась внутри дома, восхищение только усилилось. Дед Вольхин, как его все тогда звали, маленький, худенький, легкий, как пушинка, быстрый и ловкий, показывал мне всю свою необычную мебель. Ничего стандартного, ничего покупного. А уж люстра на потолке! В те времена духи и одеколон нередко разливали во флаконы причудливой формы. Одним из таких флаконов была виноградная гроздь. Вот ее-то дед приспособил как часть своей ну совершенно необыкновенной люстры.

Увидев, какое впечатление на меня производят его работы, дед обыденным голосом предложил:

– А идем, я тебе мой гроб покажу.

И я вслед за ним пошла в сарай. Там и правда стояли отдельно сам гроб с резными узорами по краям, выстланный изнутри красной мягкой тканью, и крышка, с любовью тщательно украшенная деревянными кружевами.

– А зачем это? – совершенно ошарашенная спросила я.

– Зачем? – дед возмущенно заговорил: – Да кто мне такую красоту подарит в мой последний путь? Кто сделает мою последнюю постель удобной и по размеру? Кому такое можно доверить?

И он рассказал, что это уже второй такой гроб. Первый пришлось отдать, когда умер его друг. А вот этот окончательно оставил для себя. Потому что уже не хватит сил, а может, и времени сделать еще один такой. Этот вымерил, чтобы был ни коротким, ни узким и чтобы тело в нем не болталось.

– Вот, смотри, – вдруг сказал он и быстренько положил свою «последнюю постель» на пол сарая. Улегся, чуть подвигал плечами, ногами. – Не жмет, – удовлетворенно хмыкнул. – И лишнего места не остается. Нет, этот уже только мой.

Еще одним необычным знакомством одарил меня этот город – с токарем рудника имени С. М. Кирова Артемом Максимовичем Михеевым. Шесть лет он работал над созданием своей бегущей по волнам «Авы» – автомобиля-вездехода «амфибия» Я увидела ее на берегу Шиловского водоема, где собралось такое количество любопытных, что и хозяину к ней пробиться оказалось нелегко.

У машины широкий круг обязанностей, с которыми она успешно справлялась. Во дворе она могла помочь и дрова распилить, и перетереть картофель на крахмал, на льду сверлила лунки для своего хозяина–рыболова. И это кроме основной обязанности «Авы» – доставить хозяина по суше, куда ему надо, или промчать по воде, как мы это видели на берегу Шиловского водоема.

От Артема Максимовича я узнала, что создатель «Авы» шел к своему чуду нелегкими путями. До нее у него был мотоцикл, почти такой же труженик-волшебник, только по воде нестись не мог. А еще он сам смастерил электропилу, голосистый баян. Человек с золотыми руками и такой же золотой головой. Но тут, кроме основательных водительских знаний, понадобились мастерство сварщика, автослесаря, автоэлектрика. А еще талант и огромное терпение. Вот и весь секрет чуда.

С удовольствием я писала и о новаторах-учителях, замечательных врачах, о руководителях кружков самодеятельности, ведь вопросы культуры, образования, медицины тоже были частью работы двух сотрудников отдела писем.

А потом я стала заведующей промышленным отделом. И это тоже было очень интересно. Тогда самым большим предприятием в городе был Березовский завод строительных конструкций. Вот здесь я бывала часто, и редкая неделя обходилась без материала о работниках завода, лучших бригадах, творчестве инженеров, рационализаторов, изобретателей.

Газета выходила три раза в неделю. И в каждый номер надо было сдавать по несколько материалов на производственные темы. Поэтому промышленность города пришлось изучать как можно быстрее. Все оказалось разнообразным, новым, совсем не похожим одно на другое: обогатительная фабрика и небольшая ковроткацкая фабрика, строительное управление и автоколонна, Монетное и Лосиное торфопредприятия и начинающееся строительство завода прецизионных сплавов, назначение и даже название которого не сразу и поймешь. Но особенно памятным было первое посещение шахты.

Снарядили меня как истинного проходчика: спецодежда, обувь, каска с фонариком. Все явно не рассчитанное на мои скромные габариты. Когда мы спускались в лифте, я видела, как попутчики-шахтеры с трудом старались скрыть улыбки. Один мой вид в любое другое время мог бы вызвать общий хохот. Но они ждали, как я отреагирую на сам спуск, на мелькающие горизонты, на движение по штреку. Ничего смешного не дождались. И я внутренне этим гордилась, хотя шахта на меня произвела сильное впечатление.

Потом я бывала и на Центральной, и на Южной шахтах, правда, всегда с сопровождающим. И лишь однажды ненадолго осталась в забое одна. Там выгребали в вагонетку отбитую руду. Машинист, находясь невдалеке от меня, решил повеселиться. Раскрывающиеся «щупальцы» машины, которые захватывали куски руды, он придвигал все ближе ко мне, а я молча прижималась к стенке. И все бы ничего, но у меня из-под ног сыпались камни и тащили меня от стены. Стало страшно. Но я понимала, что шутник не станет рисковать моей жизнью. Значит, это еще не очень опасно. Я глядела ему в глаза, он скалил зубы и тоже глядел мне в глаза.

Аттракцион пришлось закончить, когда вскоре появился один из начальников, мой сопровождающий. Лицо машиниста сразу стало серьезным, он спокойно и деловито продолжал подбирать руду.

С каким теплом я вспоминаю те далекие годы! И потому. что было очень интересно работать, и потому, что это было время молодости, и казалось, вся жизнь еще впереди, и потому, что в небольшой редакции мы, люди разного возраста, уважали друг друга, хотя не всегда внутренне соглашались с советами старших, и потому, что не было у нас зависти к успехам друг друга, что порой случается в творческих коллективах. С некоторыми из тех коллег я осталась дружна на всю жизнь. И за это тоже спасибо тебе, «Берёзовский рабочий».

От редакции:

20 сентября 2022 года исполнится 85 лет, как «Берёзовский рабочий» выходит в печать. За это время газета действительно успела стать машиной, несущейся по воде – столько событий, людей и судеб запечатлела она на своих страницах как городской летописец. Как это было, вспоминают сотрудники, работавшие в БР в разные годы.