Наталия Иванова: «Мне не страшно: в девять лет я сыграла бабушку»

Встреча началась весело – сотрудник библиотеки запустил прямой эфир ВКонтакте и подошел к гостье, чтобы прикрепить к ее воротнику микрофон. В библиотеке он беспроводной, и Наталия заметила:

– Как человек, который снимался до этого в кино, знаю: каждая сцена начинается с того, что к тебе подходит звукооператор и говорит: «Мне вот тут вам надо немножко это самое…», цепляет микрофон, а потом же надо куда-то провод спрятать, и начинается вот это просовывание под одеждой, проверка, чтобы ничего нигде не торчало… А у вас тут уже современные технологии, так приятно!

– Расскажите о себе.

– Я актриса, 30 лет отслужившая в Академическом театре драмы города Екатеринбурга, полтора года назад вышедшая «на вольные хлеба» – у меня творческая пенсия. Сколько? Сидите, а то вы можете упасть от количества денег, которые зарабатывают артисты, отслужившие 25 лет (как в армии) в театре. Первая пенсия, которую мне назначили три года назад, – 9742 рубля 52 копейки. Я сказала: «Вот на эти 52 копейки я и буду гулять», потому что на все остальное не сильно хватит. После индексации пенсия стала 14772 рубля 42 копейки. Ни в чем себе не отказываю! Майами ждет и ждет…

Первое мое образование педагогическое, потому что я не поступила в театральный институт с первого раза. Был тогда такой негласный закон в театральном – не брать детей актеров. Меня просто срезали, ну я и решила, что не сильно-то мне и нужен этот театр, и пошла в педагогику. Четыре года отучилась, два года оканчивала. Получила диплом «с отличием». Два года отработала в детском саду и каждый год поступала – то на логопедию, то на историю партии, и везде недобирала 1-2 балла. Через четыре года снова пришла в театральный, так как поняла, что с детьми я постоянно занимаюсь творчеством. Сидит комиссия, там преподавательница, которая еще тогда хотела меня взять, говорит: «Ну и где ты валандалась, девушка? Мы тебя четыре года ждем, сказали же приходить на следующий набор». Ну, я же гордая, я же ушла!

А вообще я дитя артистов. Мой папа Владимир Константинович Иванов был диктором Свердловского радио и телевидения. Под его бодрый голос просыпалась вся область. Шесть часов утра: «Доброе утро, товарищи!». Он отработал 20 лет и сознательно ушел на пенсию, говоря, что надо уступать дорогу молодым. Он не умел учить – говорил: «Запоминай и учись сама». Его нет уже 26 лет, но его тезисы вспоминаю до сих пор. Моя мама Мария Андреевна Гейн – инвалид по зрению, ушла из актерской среды, была заместителем директора по организации зрителя в ТЮЗе. Она создала свою «систему зрителя», архивный музей истории ТЮЗа. Портреты в фойе второго этажа – дело рук мамы, она сама собирала их, и мы всей семьей подписывали, потому что никто не знал фамилий актеров. Я из семьи, в которой жила любовь.

– Чего не хватает театру сегодня?

– Сейчас из театра уходит самое главное – душа. Появляется все больше «холодных» спектаклей. Да, они могут быть очень здорово сделаны технически, но театр превращается в шоу. А зрителю хочется, чтобы театр был про людей, искренность, про то, что происходит между героями. Жизни настоящей не хватает театру. И оптимизма.

– В чем разница между короткометражным фильмом и полнометражным?

– Короткометражный фильм – это как эпизод полнометражного, но тебе нужно за этот маленький эпизод сыграть целую жизнь. Вроде бы небольшое конкретное событие, но за ним – целая жизнь человека. Короткометражный формат вообще замечательный – и времени немного, и подумать есть о чем.

Меня судьба свела с Денисом Бородиным, он пробует себя в кинорежиссуре и снял первую короткометражку под названием «Крыса». У меня там была история матери, которая теряет своего сына: тот погиб в драке. За два крошечных эпизода, буквально полторы минуты, мне надо было сыграть непонимание с сыном, и суд, где судят парня, случайно убившего сына моей героини. А по сценарию виноват в этом был как раз-таки сын. Денис подходит и говорит: «Я не знаю, как это играть». «Никак. Это никак не сыграть. Я буду просто стоять и смотреть в одну точку». Героиня чувствует пустоту, потерю. Ее смысл жизни закончился. Чтобы сыграть, надо примерить роль на себя, встать на место героя. А в полнометражных фильмах у тебя есть возможность прожить судьбу, целый час-полтора. В сериалах вообще можно судьбищу прожить за несколько сезонов.

– Что в вас изменилось после первого спектакля?

– Первый мой спектакль был в девять лет. Мы делали школьную постановку, я играла бабушку. Когда я поступала, мне сказали: «О, да ты характерная героиня!». Я спросила, что это, а мне ответили: «Ну, старость тебе не страшна». Все дюймовочки потом взрослеют, а мне-то чего бояться? Бабку-то я в любом случае сыграю! А первой в театре драмы была роль Присциллы в спектакле «Загнанная лошадь» по пьесе Франсуазы Саган. Когда первый раз увидела эту роль, подумала: «Боже, а что мне с ней делать?». Я всегда была правильной девочкой, старалась все делать правильно. В университете у меня не было той самой студенческой жизни – гулянок до утра, любовей. Я была образцовой студенткой, которая всегда на парах.

И вот я, выпускница с красным дипломом, прихожу в театр, и мне дают роль взбалмошной девицы, у которой пять роллс-ройсов стоят в замке лондонском, и которая из правильной чопорной английской семьи уезжает в Париж и привозит с собой любовника, и за него она собирается выйти замуж. Первым костюмом оказалось обтягивающее платье, которое заканчивалось там, где начинаются ноги. То есть его практически не было. И вот в этом платье мне предстояло бегать по сцене, прыгать на жениха. То есть роль абсолютно озабоченной девицы. И когда я ее сыграла, меня вызвал режиссер и говорит: «Поздравляю, труппа вас приняла!». Я ж не знала, что все подумали, будто в жизни я такая же. Пришлось доказывать обратное.

– Что помогло вашему личному росту: вызовы и испытания или приятные и уютные мгновения жизни.

– Конечно, вызовы. Меня вообще постоянно жизнь испытывает. В 2000 году я потерялась в Пакистане на рынке во время гастролей. Мы поехали всем коллективом, но так получилось, что я отделилась. Нашлась благодаря своей упертости, но после директор три года ролей не давал, думал, что я специально потерялась. В шесть лет я чуть не утонула, а в семь научилась плавать. Вот такой вот характер.

– Что делать, если хочется смеяться на сцене, а этого нет в сценарии?

– Держаться и отворачиваться от зрителя. У нас на «Страсти под крышей» был такой момент, когда на сцене не осталось ни одного артиста – все ржали за кулисами. Именно ржали, даже не смеялись. Я тогда не играла – смотрела из зала. По сценарию один герой возмущается, орет и хлопает дверью. В этот момент не по сценарию на него падает балка вместе с этой дверью. Герою больно, но всем становится до ужаса смешно – все артисты в мгновение исчезают со сцены, разбегаясь в разные стороны. Зрители тоже хохочут, но на сцене никого нет. А вообще есть определенные техники. Иногда смех можно превратить в слезы, если это вписывается в сюжет. Можно сильно сжать руку в кулак и переместить всю свою энергию туда, это часто тоже помогает. Еще можно «проглотить» смех, но это иногда вызывает обратный эффект.

– Как вам в руки попал сценарий «Вечное лето 2.0»?

– Инсценировку принесла девочка Настя, которая занималась в нашей студии. Она предложила поставить. Я уже десять лет занимаюсь детским театром, очень сложно найти хорошую пьесу для подростков. Не про них, когда взрослые со своей призмой играют, а именно для них. Чтобы цепляло, им было понятно. Большинство постановок либо пошлые, либо это взгляд старшего поколения на проблемы молодежи. А мы чаще всего зашорены в своем, детей не видим и не понимаем. Я стараюсь быть с ними на одной волне, и все же прошу ребят доказывать, что «вот это действительно может быть». Так случилось с «Летом».

Я вообще не знала, как его ставить, и кто-то из юных артистов сказал: «Вы же поставите». В общем, они меня заставили. Если бы не ребята, я бы не взялась за этот сложный сценарий. В итоге мы задействовали два состава – старший и младший, съездили с этой постановкой на международный конкурс в Казань и стали лауреатами первой степени. После спектакля ребята вышли абсолютно другими, повзрослевшими. Но это был очень теплый спектакль.

– Какие приемы вы используете для развития персонажей?

– Наблюдение за людьми, ассоциации. У меня есть две роли, которые я играю в память о моей бабушке, потому что образ очень похож по характеру.

– Успех – это везение или работа над собой?

– И то и другое. В жизни у меня много везения, ситуации сами приводят меня к нужным людям и в нужные места. А в карьере в основном упорная работа.