Армейские истории
В армейской жизни, как и в гражданской, есть и комическое, и трагическое. Мы решили, что 23 февраля, в государственный праздник, прозвучит много серьезных поздравлений служившим Родине, и чтобы соблюсти баланс, дали возможность своим героям, которых хорошо знают в городе, рассказать не только драматические, но и веселые истории из армейской жизни. Причем байками эти истории не назовешь, потому что они не придуманы.
Иван СТЕЦОВ. Как ослик дослужился до прапорщика
Служба в армии у меня проходила с 1988 по 90-й год. Я служил во Владивостоке в отдельном специальном моторизованном батальоне особого назначения, в который из Свердловской области призвали только двух человек: один парень был из Тагила и я – из Берёзовского.
Из армейской жизни мне запомнились две истории: одна трагическая, другая комическая.
Такие подразделения, как наше, размещались либо в крупных городах союзных республик (а это был еще Советский Союз), либо городах краевого значения. Наша задача была реагировать на какие-то внештатные ситуации. Мы ходили в серой форме, непонятной никому абсолютно, и мне в том числе тоже. За время службы мне «повезло» (ставлю это слово в кавычки) побывать во многих горячих точках. В то время это был и Нагорный Карабах, и Агджабеди (город в Азербайджане, административный центр Агджабединского района, в 45 км от железнодорожной станции Агдам – прим. ред.), и город Узген в Киргизской республике на тот момент (ныне город в Кыргызстане, центр одноименного района, находится в 54 км от крупного города Ош – прим. ред.).
Веселая история, как, впрочем, и трагическая, связана с Узгеном. Мы прибыли туда, когда там начались беспорядки 6 июня 1989 года. Из Владивостока мы прибыли в город Ош на транспортном самолете с техникой, спецсредствами, вооружением. Уже 7-го числа к вечеру из Оша, областного центра, мы выдвинулись в Узген – а это была граница Киргизской и Узбекской ССР. Основной конфликт был там. Город небольшой, славился только тем, что там был на всю Среднюю Азию просто громадный узгенский рынок. Там продавалось все абсолютно.
На весь город Узген было одно двухэтажное каменное здание – дом пионеров с удобствами на улице. Нас разместили там. Рядом было большущее поле, где рос табак. Мы выставили караулы, но уснуть нам не удалось: мы поднимались по тревоге, наверно, раза три или даже четыре. С табачного поля всю ночь доносились какие-то истошные крики. Мы никак не могли понять, кто кричит, но было впечатление, что там кого-то режут.
Сделаю ремарку. Когда мы прибыли на место и на следующее утро вышли в город, скажу, что зрелище для 18-19-летних пацанов предстало страшное: на улице лежали трупы – люди перерезанные… По официальным сводкам там было то ли четыре, то ли шесть погибших, на самом деле мы только собрали, наверно, человек двести. Мы собирали трупы и складывали их в машины, потом их увозили в места массовых захоронений. Для психики молодого парня, который рос в других условиях и жил в других обстоятельствах, это было реально страшно.
Так вот, с утра мы пошли прочесывать поле, где раздавались непонятные звуки. И увидели там, метрах в 50 от здания, на пустыре привязанного то ли ишака, то ли осла. Местные собаки или шакалы ночью на него нападали. У него были все ноги искусаны, поэтому он и орал. Наш веселый старшина ничего другого не подумал, как привести этого ишака в расположение. И сколько мы были в командировке, он у нас жил. Старшина его кормил, поил, ноги зеленкой мазал. Потом мы переехали во Фрунзе, чтобы поддерживать там комендантский час. Сейчас город называется Бишкек. Он с нами там прожил. И в итоге мы решили забрать его с собой на базу в Хабаровск, куда мы улетали из Фрунзе транспортными самолетами ИЛ 76. Это такой большой самолет, куда загоняли технику.
Поскольку мы летели из Средней Азии, то понабрали с собой дыни, арбузы, какие-то фрукты. Взлетели. А я уже тогда второй год служил, был на положении «деда» и пользовался определенными привилегиями. Мы с офицерами разместились на матрасах на первом этаже, полулежа, полусидя. То есть вольготно. Ели арбузы, дыни. а корки надо было куда-то девать. И ничего другого мы не придумали, как кормить ими своего осла. Он всего наелся и на какой-то высоте ему стало очень плохо. У осла начались понос и рвота. Вонища на весь самолет, а лететь до пересадки нам оставалось еще несколько часов, и окна там не откроешь. В таких условиях мы кое-как долетели до промежуточного аэропорта. Осла вытащили буквально на руках из самолета: он ослаб и не мог стоять на ногах. На воздухе мы его погладили, водой облили, дали попить, и он пришел в себя. Дальше до Хабаровска долетели уже вполне благополучно.
В Хабаровске старшина его приспособил в столовой возить тележку с продуктами, которую мы ему смастерили. Зимы в Хабаровске бывают суровыми, и мы придумали воинский наряд теплолюбивому животному. На ноги смастерили что-то наподобие валенок, из солдатского бушлата ему сделали попону, ремень нарастили специально солдатский для него, чтобы он был подпоясан. Почему-то пришили ему погоны прапорщика и на голову сшили шапку. Вот он у нас в таком виде работал на перевозках. Смешно, весело. Мы к нему привыкли.
Однажды в часть с проверкой приехал министр внутренних дел Бакатин. Построение на плацу. А комбат у нас был немного самодур. И вот во время его доклада высокому гостю на горизонте показывается наш ослик. Министр стоит лицом к дороге, которая соединяет склад и столовую. Принимая рапорт, он видит, как какой-то поваренок ведет этого ишака вместе с телегой. Это словами не передать. Бакатин от смеха просто присел. У комбата глаза стали как блюдца. А министр ему показывает на дорогу, а сам ничего от смеха сказать не может. Так серьезный доклад был прерван нашим ушастым сослуживцем.
Как позже выяснилось, это оказалась ослица, она нам даже кого-то родила, но мы, к сожалению, не смогли выходить ослика.
Александр ДЕРГАЧЕВ. Гречки в моем рационе давно нет
Я очень хотел служить, причем два года, потому был счастлив, попав в 2006-м в армию: тогда в последний раз и прошел двухлетний призыв. Повезло: оказался в Архангельске, в ракетных войсках стратегического назначения на космодроме «Плесецк». Для 18-летнего парня это было круто. Дослужился до сержанта, специалиста второго класса, замкомвзвода. Меня часто спрашивают: ракеты видел? Видел, только издалека: меня обучили на электродизелиста силовых агрегатов машины обеспечения боевого дежурства. Той машины, которая сопровождает ракетный комплекс «Тополь». Кстати, отец мой был электриком, розетки я чинить умел с детства и электричества не боялся.
Воспоминания об армии остались вполне нормальные, даже где-то с чувством благодарности. По крайней мере, в юности я не отличался организованностью и обязательностью. Зато после дембеля стал донельзя пунктуальным: если встреча назначена на 14 часов, значит, приду на нее не в 14:02 , а ровно в два. Однако до сих пор не согласен со строгостью воинского устава: не дает он проявить инициативу, регламентирует каждое движение, расписывая жизнь солдата «от забора до обеда». Но кто-то меня спрашивает?
А еще не могу забыть… славную гречку, наверное, как и многие отслужившие в нашей армии. В детстве ел ее, как ни странно, с удовольствием: то ли бабушка, будучи поваром столовой, готовила по- другому, то ли гречка дома случалась нечасто. В армии эта крупа всегда была в большом почете из-за своей высокой калорийности. И ею нас перекормили на всю оставшуюся жизнь. Сейчас я директор детского загородного оздоровительного лагеря «Зарница». Понятно, ЗОЛ – не воинская часть, но какие-то параллели можно провести. Возьмем ту же кухню: питание и здесь, и там сбалансированное, в меню салат, суп, второе и, конечно, компот. Готовят повара для отдыхающих и военнослужащих в больших котлах, кстати, летом, в «Зарнице» – 280 порций каждого блюда! Я тоже перекусываю в столовой лагеря, но когда на обед случается греча, то остаюсь в тот день голодным: не могу и не хочу…
Пойдут ли мои дети служить? Да, я хочу, чтобы в их биографии был такой факт. Не сомневаюсь, что и через 20 лет наших солдат будут кормить гречкой, но это, поверьте, не самое страшное испытание в армейской службе. Пережить можно.
Андрей Брусницин. Мечтаю пройтись в Потсдаме по «русской деревне»
Считаю, что мне повезло со службой в армии. Хотя я ушел достаточно спонтанно: в июне 1989 года, окончив техникум. Все друзья уже служили, кто-то полгода. По возрасту нам надо было еще в 88-м году уходить, когда исполнилось 18. Я задержался из-за учебы.
Полгода отслужил в Чебаркуле в учебке, потом нас уже увезли в Германию. Считаю, что мне очень повезло, что я оказался в этой стране в те годы. Это было время объединения Германии, когда пала Берлинская стена. Вообще там было много перемен. До того как приехал наш призыв, группа войск называлась Советской, а потом стала Западной. До нас служащих обували в юфтевые сапоги, а нам уже выдали кирзовые. Таких мелочей много было, но это не важно – служили и служили.
Я служил в Потсдаме, в полку, где 90 процентов солдат были выходцами из Средней Азии и Кавказа. И вот мы, советские солдаты, увидели другой мир, который было видно из казармы.
Знаменитая Берлинская башня, как у нас Останкинская, толпы туристов со всего мира, которые повалили в Германию после ее объединения. Помню, что западные немцы в знак благодарности, наверно, к Западной группе войск приглашали нас в гости.
Помню, как мы приходили к Триумфальной арке и туристы из других стран глазели на нас как на диковинку. Представьте: русские солдаты в кирзовых сапогах, неказистой форме, вся грудь в значках. К нас подходили, предлагали сфотографироваться с нами, мы обменивались значками и сувенирами. Мы выходили из части, как из анклава, в другой мир. После объединения Германия ожила, в ней забурлила жизнь. На улицах появились опели и мерседесы, до этого были только васбурги.
Помню, как однажды у нас была тревога. Что такое тревога в советской армии? Это такой солдат, которого содрали с кровати, он кое-как оделся, портянки торчат из сапог, из оружейки взял, что дали. Часть была компактная, а подразделение нужно было выстраивать. И мы вытягивались на всю улицу рядом с частью. Однажды во время такой тревоги мы выскочили на улицу на проезжую часть. В это время, в 6 утра, немцы ехали на работу. Они увидели такую картину: советские солдаты обвешаны гранатами, пулеметами. гранатометами. Я служил во взводе минометчиков, на мне минометы висели. Представляете, какая у них реакция была? Больше нас с оружием на улице не выстраивали.
Мы служили в казарме, где была фашистская часть. О том свидетельствовали вещи. Вытаскиваешь в штабе ящик стола, переворачиваешь, а там свастика. А тогда было другое отношение к Победе: в нашем детстве еще были живы воевавшие деды и инвалиды на тележках ездили по улицам…
Помню, как однажды мы ушли в самоволку. А самоволка в Союзе кардинально отличалась от самоволки за границей. Нас мог поймать как наш патруль, так и немецкий. А нам хотелось посмотреть другую жизнь. Один раз мы наткнулись на немецкий патруль: выскочили на какую-то улицу, а там стоит толпа немецких полицейских. Мы опешили. Они, видимо, увидели испуг в наших глазах, и один полицейский приложил палец к рту и шепотом сказал: комендатур. Мы поблагодарили и побежали в другую сторону.
Мне хочется побывать в Потсдаме. Я часто захожу на Гугл-карт, смотрю на ту улицу, что была рядом с нашей частью, спускаюсь по ней до «русской деревни», где стояла православная церковь. Мне хочется пройтись по этой улице моей молодости…
Илюс АКБЕРОВ. Сила судьбы, или С легким паром!
Сам люблю байки про солдатскую службу, только на войне веселье случалось крайне редко. Хотя светлые моменты были, и даже самые простые и незначительные сейчас вспоминаются как нечто бесценное…
Окончил лишь первый курс горно-металлургического техникума имени Ползунова, как осенью 1986 года призвали в ряды Советской армии. Попал в учебку в Узбекистане, что в нескольких километрах от границы. Нашу десантную разведроту готовили офицеры-спецназовцы, прошедшие Афганистан. После курсов оказался в мотострелковом полку. Перевал Рабати-Мирза, боевые выходы и засады, патрулирование дорог и сопровождение колонн, охрана трубопровода, идущего из Союза. Так – два года и четыре месяца до вывода советских войск из Афганистана. Наша застава из сотни бойцов и офицеров располагалась в горах. Почта на точку приходила редко, письма из дома получали скопом. Полевой кухни в привычном виде не было: под нее оборудовали большой шатер. Не оказалось и душа – мылись с ковшиком, черпая воду из ведра. А вода была в большом дефиците: ее брали в горной реке и развозили в бочках по взводам. Тратили бережно, чтобы хватило попить и пищу приготовить. Жара, пыль, грязь, усталость… Так хотелось по-настоящему помыться, особенно мне, выросшему в деревне, в своем доме с баней. Но что попусту мечтать, надо парную соорудить, решили в какой-то момент. Сколько радости и счастья было после первой помывки! И ничего, что баня в землянке, ведь пар и горячая вода – настоящие.
Топили баньку пустыми ящиками из-под артиллерийских снарядов: деревья в округе сроду не росли. А дорожку к заветной землянке выложили отстрелянными гильзами. По ней раз в неделю и шагали в баню, которая, как известно, «парит, правит и дух поправит». Боевой дух, заметьте! А его надо было поддерживать в 20-летних пацанах… Когда первый раз попал под ракетный обстрел, сжался от ужаса, желая превратиться в маленький клубок, которого «не заметит» свистящий снаряд. Со временем страх стал уходить: человек, видно, ко всему в этой жизни привыкает. Помогла спастись вера во Всевышнего и молитвы, которые мама дала мне, провожая в армию.
Вернулся домой после Новогодья, 28 января 1989 года, хотел от души погулять, отдохнуть, развеяться, да отец не позволил – заставил сесть за студенческую парту. Рядом с ровесниками чувствовал себя слишком взрослым и… неуклюжим, грызть гранит науки оказалось тяжелее, нежели ходить в разведку. Знаю, что многие «афганцы» тогда потеряли себя, и спасибо семье, друзьям, однокурсникам, что нагружали меня, не оставляя ни минуты на переживания о прошлом.
Позднее получил высшее образование в горно-геологической академии, организовал и возглавил строительную фирму, заслужил звание «Почетный строитель Российской Федерации», а боевые товарищи избрали председателем Берёзовского городского Союза ветеранов Афганистана и Чечни. Сейчас опять тревожное время – пахнет войной. Ее не должно быть, пусть молодые люди спокойно служат, мужают, осваивают военное дело и профессии, а потом вспоминают армию с улыбкой и добрым словом.
Александр СЕНЦОВ. Хаверга стала школой выживания
Я служил в Монголии в 1987-1989 годах в радиотехнических войсках войск противовоздушной обороны в Чойболсанском полку, в роте Хаверга. Наша точка располагалась в 30 километрах от китайской границы и в 90 километрах от Чойболсана, где стоял сам полк. Во время несения боевого дежурства, а служба проходила на радиолокационной станции по обнаружению воздушных целей, в сентябре 1987 года в зоне, запрещенной для полетов, я заметил низколетящую и малоскоростную цель. На запросы она не отвечала, летела с территории Монголии в сторону Китая. Когда мои данные перешли сначала в Чойболсан, далее в Москву, с Чойболсана подняли два истребителя, которые только со второго захода нашли эту цель и поразили. Впоследствии выяснилось, что это был зонт с запрещенным к употреблению товаром, который шел в Китай. По ветру запустили зонт, чтобы переправить в Китай наркотики.
На этом все не закончилось. Меня должны были наградить. Перед строем командир роты мне так и сказал. Я ответил, что мне не надо орден, мне не надо медаль, дайте мне отпуск. И мне дали отпуск в июне, когда в Нижневартовске, где я тогда жил, были белые ночи.
Командир тогда вздохнул: «Жаль, что выбрал отпуск: двух наград за один подвиг не бывает».
В радиолокационные войска брали только студентов-технарей. После прибытия в Чойболсанский полк нас распределили по ротам. 10 человек, и я в том числе, попали в роту Хаверга, она так называлась по названию деревни: под нашей сопкой была монгольская деревня Хаверга, которую во время чумы сожгли. Да, мы сидели на карантине весь 1988 год, когда в Монголии была чума. Нашу точку всю обнесли колючкой в два ряда, чтобы исключить контакты, монголы своих не хоронили, мы видели сверху сопки, как сжигают одну юрту за другой. Контакты были запрещены все абсолютно, поэтому почту и еду нам сбрасывали раз в месяц с вертолета. А чума там пошла от орпаганов – сусликов, которые монголы употребляют в пищу. Я сейчас думаю, что нынешняя эпидемия точно такая, как была в Монголии из-за сусликов. Это была настоящая чума, черная. Но тогда никто дебатов не устраивал: сказали – карантин, значит, карантин.
А из веселого помню случай с двумя якутами, которые любили жареных голубей, которых готовили в степи. А чума только отступила… Они ловили голубей в казарме на чердаке. Однажды их поймал патруль. Якуты не смутились. «Товарища командира, – сказали они, – мы полезли на чердак каблук искать для старого сапога. Сапог совсем износился. А голуби как полетели, как давай нападать, мы как давай отбиваться. Пока не перестали нападать, мы отбивались. Сейчас хоронить их несем». Вся рота лежала на плацу от смеха. Два наряда вне очереди они получили – за незаконный подъем после отбоя…
Добавить комментарий
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные и авторизованные пользователи.
